БАЛЛАДА О ЦЕЛИ И СМЫСЛЕ

 

На перекрестке своих дорог

Они сказали друг другу: «Привет!»

И сели, поставив поклажу у ног,

И разделили скудный обед.

 

Поговорили о том, о сем,

А больше молчали лицом на закат,

Где птицы чертили прозрачный дом

И облако плыло, как майский сад.

 

И обоим почудилось вдруг,

Что вместе были всегда в пути,

Что разнять невозможно рук

И в разные стороны разойтись.

 

Но были у каждого цель и смысл,

И их никто не хотел менять.

Махнули друг другу: «Пока! Держись!»

И пошли своей дорогой опять.

 

Но так руке не хватало руки,

И так слеза застилала глаза,

И так тяжелы показались шаги,

Что оба враз повернули назад.

 

Что дальше? Не знали ни он, ни она,

Какая появится цель впереди?

Но не было смысла иного, чем так

Стоять, прижимая другого к груди.

 

 

 

Баллада про Илу Тан

 

Храм бога огня бессонно храня,

За лесом дымил вулкан.

Сто юных жриц там падали ниц

Приветствуя Илу Тан.

 

На месяц пути кругом не найти

Красивее и мудрей.

В безлунной ночи струились лучи

От рыжих ее кудрей.

 

В одиннадцать лет безбрачья обет

Дав при вступленье в сан,

Бесстрастия лед, невинности мед

Несла она небесам.

 

- Кто заполночь там к нам ломится в храм,

Не страшится гнева богов?

- То нищий слепец, бродячий певец

Ищет пищу и кров.

 

Присев на скамье, склонился к стене

И слышит сквозь дрему он,

Как с чашей вина ступает она

По мрамору между колонн.

 

Поднос золотой – там сыр молодой,

Подсохшего хлеба куски.

Он смотрит во тьму – помогая ему,

Рука коснулась руки.

 

И – о волшебство! – как будто его

Знала она много лет,

Как будто давно хлеб, сыр и вино

Носила ему на обед.

 

- Жезл бога огня коснулся меня,

И сама я стала огнем.

Не нужен ответ, ты рад или нет –

Отныне навек мы вдвоем!

 

Служенью конец: алмазный венец

Кладет она на престол.

Чуть брызнет рассвет, за странником вслед

Уйдет в наряде простом.

 

Вещуньей была - и вот, приняла

Удел, что богами дан,

И с ношей любви исчезла вдали

Послушная Ила Тан.

 

 

 

Баллада о Зеркале

 

Сэр Джон, лорд Мэйсон, вернулся с охоты.

Слуга стянул с него в холле ботфорты,

И он, небрежно снимая перчатки,

Взошел по ступеням до первой площадки,

Но возле громадного зеркала вдруг

Помедлил, почувствовав легкий испуг,

И с боку вгляделся, не зная, в чем дело:

Не тень ли какая-то там пролетела?

Все тихо, но что-то – да-да! – не в порядке

На этой увитой цветами площадке.

Сова ль увязалась за ним по пятам,

Мышь ли летучая в зеркале там?

Иль, может быть, крыса шмыгнула в цветах,

Иль призрак прабабушки выдохнул: -Ах!?

Рукой перед носом он сделал движенье

И понял: Все дело в его отраженье!

Оно, в зазеркалье стоящее тело,

Движений его повторять не хотело

И, чуть отступив, оперлось на перила

И с тонкой усмешкою заговорило:

- Приветствую Вас, мой послушный двойник!

Простите, но Вас задержу я на миг.

Прошу мой поступок не счесть слишком резким,

Я нынче один, перемолвиться не с кем.

Прогулки наскучили мне и занятья,

О Ваших занятьях хотел бы узнать я.

Чем Вы развлекались от дома вдали,

И как Вы сегодняшний день провели?

Сэр Джон удивился. Усилием воли

Сглотнул он проклятье, застрявшее в горле,

Но не изменил выраженья лица

(Сказался пример его лорда-отца).

- Простите, но Вашему я поведенью

Дивлюсь несказанно. Не я Вашей тенью,

А Вы моей тенью являлись всегда,

Уже кое-где швелюра седа,

И эти морщинки от носа ко рту

Слегка омрачили мою красоту.

И Вы вслед за мной изменялись - точь в точь…

Но мы отвлеклись. Чем могу Вам помочь?

Повисло молчанье. И с губ двойника

Смешок деликатный сорвался: - Ха-ха!

Так вот что Вы думали все эти годы!

Однако, поверьте, в плену несвободы

Не я пребывал. Я Вам зла не хотел,

Но вечное рабство – Ваш грустный удел.

Сэр Джон не желал продолжения спора

И, лоб потирая, умеренно скоро

До спальни дошел и прилег на кровать,

Шепча: - Не пора ли врача вызавать?

 

 

 

 

 

 

Трамвай времени

 

В трясучем, скрипучем трамвае,

Среди стариков и старух

Мы едем, невольно вбирая

Бомжацкий и старческий дух.

Шуршит, как опавшие листья,

Сквозь кашель песок голосов,

Трясутся все шеи и кисти,

И лица сползли с черепов.

Вдруг сделалось странное что-то:

Взлетел двухвагонный состав!

И вспять заскользил через годы,

Лет сорок назад отмотав.

Увидели, ахнув, тогда мы:

Какие же тут старики?

В бальзаковском возрасте дамы,

Стройны и сильны мужики.

О рынке, семье и работе

Звенят разговоры кругом,

И лаком (новехонький вроде!)

Достойно сверкает вагон.

Рывок! Перегрузка двойная!

Труба, оглушая, поет,

И снова трамвай улетает,

Теперь не назад, а вперед.

Мы щуримся подслеповато:

Разбитый вагон опустел.

Нас двое – дрожащих, горбатых –

В плену своих собственных тел.

 

 

 

Homoomnipotens (человек всемогущий)

 

Свершилось! Взглянув на рассвет за окном,

Задул он оплывшие свечи,

Поднялся, захлопнув засаленный том,

Расправил затекшие плечи.

Свершилось! Провел сто одиннадцать лет

Он в башне своей не напрасно!

Сегодня разгадан последний секрет

И все ему стало подвластно.

Все новости мира, все тайны Земли

Отныне он знает заране.

Захочет – и к башне его короли

Придут с дорогими дарами.

Светло ему ночью и в холод тепло,

И камень прозрачен ему, как стекло.

 

В глубины Вселенной он может лететь,

Решив превратиться в скитальца;

Народы планеты уменьшить на треть

Одним мановением пальца.

Крылатые кони храпят у перил,

Затьмарив рассвета полоску,

Он взглядом дубовую дверь отворил

И сел в золотую повозку.

Забывшись, глядит на узор вырезной

В магических знаках старинных:

Что выберет он, и добро или зло

Посеет в подвластных долинах?

Он силой своей как болезнью томим –

Вся вечность покорно лежит перед ним!

 

Но будь осторожен! Ломается дух

Под грузом величья такого;

Успеют ли сердце, и зренье, и слух

Угнаться за магией слова?

Бессонные ночи тяжелым песком

Легли на усталые веки,

И все происшедшее марится сном

Над книгами в библиотеке…

Казалось, из рук его выпала плеть

На малую долю мгновенья,

Он вздрогнул – но поздно! Не преодолеть

Смертельного оцепененья!

Слова заклинанья сливаются в хрип,

Остатком сознанья он понял: - Погиб…

 

 

 

 

Лёд

 

Больной в палате увидел во сне

Мерцание формул на белой стене.

Очнулся – память, как скальпель, остра:

- Карандаш и бумагу, скорее, сестра!

Открытие века: боясь не успеть,

Строчит карандаш, обгоняющий смерть.

А в дальней стране, в аэропорту

Хирург от волненья в холодном поту.

- Господа, извините, Ваш рейс отменен –

От льда не очищен аэродром.

Не размыкая сцепленных рук,

То Бога, то черта молит хирург.

А сердце больного хрипит на бегу:

- Прости… но больше я… не могу…

Шаг – перебой, еще перебой:

- Помощи… нам… не дождаться с тобой…

И сердце впускает в себя холода

И покрывается коркой льда.

Не важно уже, что отложен полет –

На взлетных полосах тает лед,

А мертвый все еще держит в руке

Каракули формул на смятом листке…

 

 

 

 

Баллада о Зигфриде

 

В броне из драконьей крови я, Зигфрид, неуязвим,

И синий мой взгляд суровей седых скандинавских зим.

И все ж приоткрыта дверца – в кровь прянув, не досмотрел –

В спине, на уровне сердца для всех смертоносных стрел,

Где лист пламеневшей липы прилип до тела в поту:

Любые враги могли бы прицелиться в точку ту.

Но, проходя как хозяин, страной необъятной моей,

Я жалости и терзаний не знал десять тысяч дней.

Но нынче… Чудные звуки музыки слышу я,

И, причиняя муки, трескается чешуя!

Хлопья брони тончайшей вьются со всех сторон,

Сквозняк, трубою звучащий, метет и несет их вон.

Они летят за бойницы, птицами став в пути,

Чтоб в дебрях лесных приземлиться и черной травой взойти.

А я – как дракон, повержен - леплюсь до каменных плит:

Опять беззащитно нежен, страстям и стрелам открыт.

И никуда не деться от жалости и любви:

От спящего в люльке младенца, щебечущей в чаще струи.

Мне жаль белокурый локон худющей девчонки той

И белокурое облако над кроваво-закатной чертой.

Давно уже я не плакал, струною лиры звеня…

Как жаль, что глупышка – Хаген копье уже бросил в меня!

 

 

 

 

Баллада о творчестве   

 

Мне полено досталось за так,

Я его взгромоздил на верстак.

Предвкушая работы часы,

Руки тер, усмехаясь в усы.

Что бы мне сотворить для людей?

Распирало мозги от идей.

 

Это будет … - по куклам я спец –

Жизнерадостный, дерзкий юнец!

Он взорвет – непоседа такой –

Захолустья замшелый покой!

Но чтоб враз взбудоражить народ,

Нужен оригинальный подход…

 

Я лежал, я сидел, я ходил,

Я ерошил остатки седин,

И - нашелся ответ на вопрос,

И воскликнул я: -Эврика! Нос!

Нос – как штык! Древко! Шпага! Бушприт!

Пусть зовет, и ведет, и бодрит!

 

Нет, я гений! И старый чудак,

Тарантеллу сплясав кое-как,

Бил в ладоши, свечу загасив:

- Ай да Карло! – мол, - Ай, сукин сын!

 

Оплывая, чадила свеча,

И, о сне позабыв сгоряча,

Я в восторге полено кромсал,

И сверлил, и рубил, и тесал,

И скоблил, и наждачкою тер,

Чтобы нос был длинён и остёр…

 

Солнца луч заплясал на полу,

Были собраны стружки в углу,

Инструменты уложены в ларь

И готов Буратино – бунтарь.

Ну, творенье мое, жизнь зовет!

Этот мир ты изменишь – вперед!

 

Я-то думал, такой он один,

Дверь открыл – там полно Буратин!

Полосаты на всех колпачки,

Деревянно стучат башмачки,

И походка вприпрыжку смела,

И у каждого – нос, как игла!

 

Мой, как вьюн, замешался в толпу...

Вспомнил! Сук у мальчишки на лбу!

Это опознавательный знак,

Чтоб не сгинул малец просто так,

Чтобы папа узнать его смог

И вскричать: - Буратино! Сынок!

 

Я, кряхтя, забираюсь в постель,

Смутно вижу очаг на холсте,

С грустью думаю про малыша:

- А идея была хороша!

 

 

 

 

 

Баллада об Изделии К-29-12

 

Я – изделие К-29-12,

Технологий космических дар.

Коллективу ученых пришлось постараться,

Чтоб построить один экземпляр.

 

Я умею лечить от смертельных болезней,

Старцам юность могу возвращать

И энергией грамма золы бесполезной

Пять ночей весь Китай освещать.

 

Катаклизмы с гарантией точного срока

Предскажу я на годы вперед,

Через гиперпространство в мгновение ока

Обеспечу любой перелет.

 

Но агент 008 с заданием тайным

В засекреченный бункер проник –

Я досталось ему совершенно случайно,

Прилепившись к какой-то из книг.

 

И когда «Мерседес» его в жуткой погоне

Разнесло о киоск на углу,

Подхватило меня и взрывною волною

Замело в предрассветную мглу.

 

С этих пор я валяюсь в пыли при дороге

Между двух обомшелых камней,

И мужские, и женские, детские ноги

Бесконечно шагают по мне.

 

Я кричу, я вибрирую, я излучаю:

Поднимите, найдите меня!

Я им счастье и вечную жизнь обещаю.

То расхваливая, то кляня.

 

Я же лучше, чем все эти ваши машины,

Я – спасенье в житейской борьбе!

Не бегите же, женщины, дети, мужчины,

Посмотрите под ноги себе!

 

Свою миссию выполнить мне невозможно,

В этом вечная драма моя.

Суждено мне исчезнуть в пыли придорожной,

Потому что невидимо я!

 

 

 

Баллада о незапертой двери

 

Мы жили в холодном и темном подвале,

Где плесень с грибком наши кости глодали.

По склизким мохнатым ступеням порой

К двери подбирались, гнилой и сырой,

И жадно и робко, нарушив запрет,

Сквозь щели, сощурясь, глядели на свет,

На мир непонятный у входа,

Вздыхая: - Свобода, свобода…

 

Головокруженье иль скользкий порог,

Но я удержать равновесье не мог

И вдруг очутился снаружи,

Среди снегопада и стужи.

Как это случилось? Разгадка проста:

Закрытая дверь не была заперта!

Нет узникам больше преграды!

Эй, юные други, вы рады?

 

Луч света белесый лежит на полу.

Что ж пленники в кучу столпились в углу,

Глаза заслоняя руками,

В мгновение став стариками?

От свежего ветра, что в подпол проник,

Лишь кашель поднялся, хрипенье и крик:

- Мы мерзнем! Мы гибнем! Спасите!

И режущий свет погасите!

 

Там голод, и холод, и чуждый нам мир,

А затхлый наш воздух привычен и мил.

Пускай тут темно, как в могиле,

Зато худо-бедно кормили.

Друзья по несчастью мы все как один,

А там – кто ловчей, тот другим господин.

Эй ты, наверху, возвращайся,

Иллюзией не обольщайся!

А будешь и впредь безрассуден и смел,

И то потеряешь, что здесь ты имел.

Смотри, поступай же умнее!

И двери захлопни плотнее.

 

Стою на пороге, не зная, как быть:

Назад ли вернуться, удвоить ли прыть

И скрыться от бдительной стражи,

Пока не заметят пропажи?

А запах, что раньше невнятен был мне, -

Тот запах подвала противен вдвойне,

Но все еще рядом витает.

А снег на губах моих тает…

 

 

 

 

 

Баллада о Рынке города Г.

 

Чтобы друзей своих повидать,

В Советский Союз налегке

Приехал сэр Джон,

И отправился он

На рынок в городе Г.

 

Но что же он видит? Мусор и грязь

У входа лежат на пути.

- Экскьюз ми, пардон! -

Воскликнул сэр Джон, -

Я джентльмен! Мне не пройти!

 

Как можно на свалке еду покупать?

Ведь люди – не стадо свиней.

Заплакал он – ах! –

И уехал в слезах,

Жалея несчастных друзей.

 

Но вот пролетело лет двадцать пять.

С одним ноутбуком в руке

Друзей повидать

Приехал опять

Сэр Джон в славный город Г.

 

- Друзья, вы живете в свободной стране,

Где власть выбирает народ!

Я этому рад,

Я сам – демократ,

Грейтбритн – свободы оплот!

 

Скорее на рынок! Хочу, наконец,

Найти перемены у вас.

Сменяются мэры –

Знать, приняты меры,

Чтоб рынок сиял, как алмаз!

 

И что же он видит?! Мусор и грязь

Как прежде лежат на пути!

- Хоть я вам как брат,

Хоть я – демократ,

Но здесь не смогу я пройти!

 

Я много поездил, но, право, нигде

Не видел такого, как тут!

Ведь люди же (фак!)

Не хуже собак –

Не гадят они, где живут!

 

Уехал сэр Джон, находится он

От наших забот вдалеке…

 

А нам пропадать!

Так зачем выбирать

Мэра в городе Г.?

 

 

 

 

 

Баллада о Блудном сыне

 

- По этой тропинке направо;

Колючей малины не трожь,

Не рви белены – то отрава,

Не суйся в овраг – упадешь.

И помни: в пути ты не дома,

Все может случиться в лесу, -

Зови не стесняясь на помощь,

Услышу, примчусь и спасу.

А эта дорога опасна,

Там чаща чернеет, как ночь.

Ты звать меня будешь напрасно,

Тебе не смогу я помочь.

Он слушает, морщась, в полуха

И думает: - Сам я с усам!

Подростки, как это ни глупо,

Не очень-то верят отцам.

Мальчишечья дерзость невинна:

Все тайное манит его,

И слаще запретной малины,

Конечно же, нет ничего.

Но горько придется бедняге

Раскаяться, – сам себе враг! –

Когда, не заметив коряги,

Провалится в темный овраг.

Гадюка в плюще заблестела,

Медведь завозился в кустах,

А все его бренное тело

Поломано в разных местах.

Как больно он нос раскровянил

И мизерный мозг свой сотряс!

- Отец, почему ты оставил?

- Отец, почему ты не спас?!

В потоке упреков и всхлипов

Не слышит, вопя, сорванец,

Как в зарослях блудного сына

И кличет, и ищет Отец.

 

 

 

 

Баллада о Приюте

 

Бездомный и нищий, бреду я сквозь снег

На свет у калитки Приюта.

Мне здесь обещали тепло и ночлег,

И к ужину сытное блюдо.

 

- Ну что ж, обещали – впускайте теперь! –

Кричу, - Подгибаются ноги!

Стучу возмущенно и в окна, и в дверь,

И Сторож встает на пороге.

 

Не раз мне навстречу спускали собак,

Стреляли из щелок ограды.

А этот любовно и ласково так:

«Входи. Оставайся. Мы рады.

 

Лохмотья твои мы отправим в огонь,

Ты сможешь побриться, помыться.

Но здесь мы не курим, не пьем алкоголь

И не позволяем браниться.»

 

Набросился ветер на меркнущий свет.

Метель навевает сугробы.

- Но я все равно не поддамся вам, нет! –

Шиплю, чертыхаясь от злобы.

 

- Так вот он какой, ваш лукавый устав -

Обман для простого народа!

Хотите лишить человеческих прав?

Ну нет, мне дороже свобода!

 

И ты кто таков? Ишь, рождественский дед,

Румяные щеки отъевший!

На пальце кольцо, и шикарно одет,

И верно, не ходишь ты пеший.

 

Я гневно плюю на проклятый порог

И прочь ковыляю брезгливо,

Не чуя уже обмороженных ног

И кашляя без перерыва.

 

Не знаю, ступая в свой собственный след,

Увижу ли завтрашний день я,

И чувствую: Сторож все смотрит мне вслед

С печальной улыбкой терпенья.

 

 

 

 

Баллада об Отце и Сыне

 

Рассвет золотился в густой синеве,

Шел с Сыном Отец по росистой траве.

На свежем лугу, разыгравшись с утра,

Носилась, крича и смеясь, детвора.

И Сын, задержавшись под дубом в тени,

К Отцу обернулся: - Прелестны они!

Чисты голоса их, и лица светлы,

Движенья быстры, и точны, и смелы!

Отец, улыбнувшись в ответ, промолчал

И, трогаясь в путь, головой покачал:

- Пойдем же! И не отставай от меня:

Для нашей работы не хватит и дня!

По той же дороге, возделав свой сад,

Под вечер они возвращались назад.

Сын, в странном волненье, воскликнул: - Взгляни!

Здесь бегали дети. Но где же они?

Я вижу – иль это лишь кажется мне:

Кошмарные твари блуждают во мгле.

Трясутся их руки, и голос хрипит,

Фигуры и лица ужасны на вид.

Я не наблюдаю клыков и когтей:

Неужто они растерзали детей?!

Отец отозвался: - Постой, не спеши.

Чудовища эти и есть малыши.

Себя и друг друга измучив вконец,

Уродами стали, - добавил Отец.

- И дальше – страданья и вечная ночь…

Сын слезы не прятал: - Нельзя ли помочь?

Я жизнью самою согласен рискнуть,

Чтоб этим несчастным их детство вернуть!

В глубокой печали Отец отвечал:

- И я их любил от начала начал.

Но их тяготила забота моя,

Им в сердце закралась тщеславья змея.

Во всем захотели меня превзойти…

Так разве я встану у них на пути?

Но Духом незримым был рядом везде,

И если просили, спасал их в беде.

У Сына надежда затеплилась вдруг:

- Нельзя ль разорвать этот замкнутый круг?

Я жертву любую готов принести,

Чтоб крошек от вечных страданий спасти.

Старик поглядел на безумца с тоской:

- Сынок, Ты не знаешь природы людской.

Сначала осанну Тебе пропоют,

Потом предадут, опозорят, убьют!

Но если Ты к ним не утратишь любовь,

Им дан будет шанс, стать младенцами вновь.

И если на муки пойдут за Тобой,

Спасутся. И значит, Ты выиграл бой…

Сын долго смотрел на подобья людей,

А видел прекрасные лица детей.

И взгляд Его сделался тверд и суров,

Он сжал кулаки и сказал: - Я готов.

 

 

 

Баллада о Правде и Истине

 

Правда и Ложь не помирятся в драме извечной,

(Если не помнишь, Высоцкого стих перечти).

Правда и Истина не разминутся при встрече –

Все же коллеги, подруги и сестры почти.

 

Правде мы верим, у Правды готовы учиться

И все, что правильно, правдой недаром зовем.

Правда одна, но однажды к нам в дом постучится

Истина вовсе не праздничным сереньким днем.

 

Истина Правды приветственный жест не отвергнет,

Вместе им вовсе не тесно на грешной Земле,

Но рядом с Истиной прежняя Правда померкнет

И незаметно исчезнет в редеющей мгле.

 

Старая Правда еще позвонит нам с вокзала,

Скажет: - Ну что ж, ошибалась, но ведь не со зла.

Правда, прощай, и спасибо, что нас ты спасала.

Истина, здравствуй, спасибо, что к сроку пришла!

 

 

 

Баллада о Двух знаниях

 

Веселое знанье бежало вприпрыжку,

Неся в узелке за плечами ботинки,

Засунув за пояс потертую книжку,

В которой загадки, стишки да картинки.

А хмурое знанье в пути повторяло

Законы и оды, названья и даты

И с мрачной насмешкой в душе презирало

Того, кто не знает столицу Канады.

Веселое знанье всему удивлялось,

Влюблялось восторженно в каждую малость,

А хмурое, словно ворчливая старость,

По всякому поводу нудно ругалось.

Однажды сойдясь, они спорили долго:

Как жизнь познается – умом или сердцем,

Как все разложить по шкафам и по полкам,

Какие таблички пришпиливать к дверцам.

Веселое знанье соскучилось скоро,

Сбежало на волю, где птички и рыбки,

А хмурое в записи их разговора,

Брюзжа, до утра исправляло ошибки.

Веселое знанье вздыхало: - Как мало

Я знаю! И все ж не теряю надежды!

А хмурое знанье ужасно страдало:

Как жить, если всюду глупцы да невежды!

 

 

 

 

Падение

 

Два друга дрались на вершине скалы,

Пустых подозрений полны,

Их губы от ярости были белы,

Глазницы от горя черны.

Уперся один, от натуги дрожа,

И в пропасть другого столкнул,

Но тут же его захотел удержать

И руки к нему протянул.

О ужас, о стыд! Он был бледен, как мел:

- Прости! Я все понял! Вернись!

Но тот ничего изменить не сумел

В бессильном стремлении вниз.

Так косность привычки – паденью под стать:

Раскаяться мало в пути:

И сердце, и разум велят перестать,

Но как приказать: - Не лети!

 

 

 

Террористка

 

Без тебя – как без воздуха и без света,

Одна на мертвой планете.

Любовь и ненависть – сколько это

В тротиловом эквиваленте?

Хватит, надеюсь, в труху и прах

Развеять тоску мою:

Растаю, как мед, на твоих губах,

Исчезну, шепча «Люблю!»

А эти – так близко и так вдали –

Нули! Мне нет до них дела.

Пусть пылью станут, чтоб в их пыли

Я ветром к тебе взлетела!

Пусть скорчится этот проклятый мир,

Стоп-кадром навек застыв.

Как вытерпеть жажду еще хоть миг?

Иду к тебе, милый.

Взрыв.

……….

Милый?

Молчание. Холод. Ночь.

Кто вы? Пустите. Подите прочь.

Лечу к нему – не летится. Мне,

Мне, бестелесной, стократ больней.

И тяжелее могильных плит

Боль обид

Тех, кто убит.

Цепляются, плачут, сдвигают круг:

За что нас – так?

Почему – так вдруг?

Единица – я. И – ноль, ноль, ноль, ноль… -

В бесконечную степень возводят боль.

Чугунную цепь волочу во мгле,

Всехней болью боля.

Если б я знала там, на земле,

Что каждый из них – я!