Светает
Последыши ночи на запад слетелись,
Бессильно грозят, осмелевшие вместе.
По полю к ним тянутся длинные тени,
Громадные, как мертвецы в «Страшной мести».
Еще не успели сложить себе цену
Деревья, попавшие осени в ощип,
Как, занавес сдвинув, выходит на сцену
Короткой мистерии той постановщик.
Эй, сизые тучи! Пора вам, пора вам
За листьями вслед раствориться в пространствах,
Чтоб в сини пронзительной белым баранам
На склонах пастись и на землю спускаться.
И всем моим грустям, тоскам и печалям
Пора, поклонившись, исчезнуть в гримёрках,
А мы с режиссером обсудим за чаем,
Как драму мою принимала галёрка.
Птицы запели
Всю ночь тревожил шум машин,
И, вздрогнув, гнали сон ресницы,
Пока, бальзамом для души,
В кусте не засвистели птицы.
Они переключили слух,
И муки кончились на этом,
И сон слетел, как птичий пух
И примирил меня с рассветом.
Так голос скромного певца
В гармонии с негромким хором
Царит над миром и мотором,
И суетою без конца.
Сон приходит
Наконец под утро приходит сон,
Льдинки кладет на веки.
У него из разных моих лесов
По карманам бренчат орехи.
Блестит, не тая, среди ресниц
Воронежская снежинка,
Дрожит в петлице трехдольный лист
Волшебного дерева гинкго.
Желтеет кувшинка в одной руке,
Белеет в другой орхидея.
Едва проведет лепестком по щеке,
Вмиг позабуду, где я.
Налегке улетаю в окно,
Цепляясь за мамин палец...
А за окном-то уже не темно;
Вот я и просыпаюсь.
Пробуждение
На границе сна и яви
Вдруг увидишь: выпал снег.
Вспомнишь о ненужной славе
И услышишь детский смех.
И поймешь: была ошибкой
Боль – во сне ли, наяву?
И потянешься с улыбкой
И воскликнешь: Я живу!
Переменный ток
Странной смеси из счастья и грусти
Я, проснувшись, вдыхаю глоток,
И теперь целый день не отпустит
Переменный насмешливый ток.
Лишь снежинки порой не хватает,
Чтоб распробовать страсть или страх,
И попсовый минор застревает
Комом в горле и резью в глазах.
Одно утро
Промозглым серым зимним утром,
Когда по дому сквозняки,
Встаешь смирившимся и мудрым,
Простившим жизни синяки.
Неторопливо и небрежно
Готовишься к невзгодам дня,
И опасенья, и надежды
Прочь без различия гоня.
Для мудреца с холодным взглядом
Нет ни зачем, ни почему:
Он будет делать все, что надо
И предначертано ему.
Что значат все твои заботы,
Твои усилия и боль
В году две тысячи двухсотом?
Бесспорно – абсолютный ноль.
Ты – автомат, ты робот-профи,
А жизнь – программа и закон…
Но ах, как чуден запах кофе
И нежен жареный бекон!
Обычное утро
Выходишь утром, ловишь там и тут
Богоугодных дел неяркий свет:
Хлеб разгружают, улицу метут,
Детишек разновозрастных ведут,
Кому-то в телефон кричат «Привет!».
Чужая смерть внушает оптимизм:
Кто ни уйдет – не оскудеет мир.
Все так же любим и ругаем жизнь,
Карабкаемся вверх, сползаем вниз
И покупаем булки и кефир.
След
В заботах о насущном хлебе
Вела нас птичья суета,
И на земле, как птицы в небе,
Не оставляли мы следа.
А нынче дан нам шанс слукавить,
Поскольку утром выпал снег,
И каждый мог на миг оставить
Свой след в недолгой белизне.
Мы шаг невольно замедляли,
Блаженно щурились на свет
И на дороге оставляли
Свой белый, серый, черный след.
Следы вились в аллеях сада –
Все без концов и без начал…
А снег все падал, падал, падал,
И землю в небо превращал.
Ноябрь
Шесть часов утра. Минус два.
Достывают остатки ночи.
В плотно набитый автобус едва
Втискивается рабочий.
Ранние люди бодры и злы
И еще готовы к борьбе.
Тупой иглой непонятный смысл
Воткнут в сердце тебе.
Враждебный мир поместился весь
В зрачке выживающей особи.
Скажи мне, Боже, зачем я здесь,
Что я здесь делаю, Господи?
Как прижатый в кармане ключ,
Ощущается оттиск ответа:
Вину искупаю, ищу, люблю,
По чуть-чуть карабкаюсь в небо.
И, размыкая привычный круг
По ледку скользящего бега,
Из ниоткуда являются вдруг
Тихие хлопья снега.