Ювелир                  

 

Час прощаться, мое творенье!

Я тобою дышал и жил.

Сколько выдумки и уменья

Я, создатель, в тебя вложил!

 

Боль разлуки смертельно ранит,

Отпустить тебя нету сил:

Было б можно,  в нагрудном кармане

Я бы вечно тебя носил.

 

Лишь когда никого нет рядом,

Я тобою бы тешил взор,

Страстно трогал бы гладь гранатов

И чеканки чудный узор.

 

Нет! В неволе ни на мгновенье

Удержать не могу ведь я,

Что свободной прихотью гения

Вызвал сам из небытия.

 

В шкатулку черного дерева с золотом

На черный бархат тебя кладут,

Заплатив баснословно дорого,

Навсегда с тобою уйдут.

 

Что ж, иди! Чтоб в веках прославиться,

Дальше собственной жизнью живи.

Можешь стать украшеньем красавицы

Или щедрым даром любви.

 

Можешь стать добычей грабителя

Иль наследством из рода в род…

Будешь жить. И с тобой невидимо

Имя мастера не умрет.

 

 

Ткач

 

Текстильщик, одинокий ткач

Колдует у станка.

Душист надрезанный калач,

Свеча в углу тонка.

Поленья шепчутся в огне,

Смола струит тепло.

От звезд и месяца в окне

Волшебно и светло.

Волшебник-ткач все ткет и ткет,

Он рад работу длить,

То в перекрест, то в переплет

Протягивая нить.

Готов он долго повторять

Изменчивый узор,

Не замечая, что заря

Вступила с ночью в спор.

Волокна тьмы и серебра,

Сплетенные в одно,

И алый шелк, сырой с утра,

Ложатся в полотно.

Счастливец-ткач уснет без снов,

Он рад уже тому,

Что тексты ткать из тихих слов

Позволено ему.

Лик Богородицы румян

В сиянье двух лампад,

Ткач Божьим духом сыт и пьян,

Каких еще наград!

 

Трубач

 

Не в тон и не там со своей трубой

Бросаюсь в потоки джаза.

Барабаны грохнули: - Ну, ты тупой!

Тарелки ругнулись: - Зараза!

Тромбон подвывает: - Какой идиот!

Гитара ворчит недовольно.

А я упрямо свои семь нот

Трублю в ансамбле и сольно.

Простите, ребята! Стараюсь ведь!

Пусть безгрешные целят камни.

До смерти  хочется жить и дудеть

И с вами лететь в облака мне.

Ну, вступил не там и не в тон –

Провинности не большие.

И вдруг поддержал меня саксофон,

Подмигнул, нарочно фальшивя.

И, откликаясь на ноту ту,

Рояль в черно-белом фраке

Подхватил мелодию на лету,

Смешав все нотные знаки.

На все голоса голосуя «за»,

Зал засвистел и затопал,

Когда, отпустив совсем тормоза,

Ритм порвала синкопа.

 

Родник

 

Из каменной трещины каплей возник

Невидный, неслышный малютка – родник.

С упрямым терпеньем года и года

Свой путь сквозь скалу пробивала вода.

Прозрачной рекой становилась она –

Чиста как кристалл и как лед холодна.

И начали семьи селиться окрест,

Стекаясь к реке из насиженных мест.

Чем чаще их к берегу гнала нужда,

Тем выше в реке поднималась вода:

- Берите, живите! Я всех напою!

Чем больше даю я, тем больше люблю!

В цветущей долине в предгорьях живет

Спокойный и сильный, и щедрый народ.

Река его жизни и ныне, как встарь,

Как лед холодна и чиста как хрусталь.

 

Лепила девочка фигурки

 

Лепила девочка фигурки

Из пластилина, воска, глины;

Они играли с нею в жмурки,

Порхая пухом тополиным,

Кружа жемчужным ожерельем,

Свиваясь сетью светотени,

Уподобляясь легким перьям,

Снежинкам, тающим в паденье.

Играла девочка часами:

Казалось бы, чего уж проще

Поймать с закрытыми глазами

И образ различить на ощупь.

Но лишь рука фигурку тронет,

Та вес приобретет мгновенно,

Нальется ярче и огромней,

Забьется, как в запястье вена.

И девочка сама в смятенье

Стоит, глазам своим не веря,

Узнав в своем произведенье

Живого сказочного зверя!

 

Куст, решивший стать деревом

 

Куст, решивший стать деревом –

Девять мощных стволов.

Дела нет красоте его

До значения слов

Жизнь как вольное творчество

Не прервав ни на миг,

Он раскинул, как хочется,

Море веток своих.

- Эй, ты куст или дерево?

А ему все равно.

Если имя утеряно,

Так ли важно оно?

Его лето кудрявило,

Осень плавила в дым –

Ни законы, ни правила

Не довлели над ним.

Беззаветная вольница!

По прошествии лет,

Говорите, надломится?

Может, да, может, нет.

 

На выставке слепых художников

 

На выставке слепых художников,

Где залы гулче подворотен,

Скрипя паркетом под подошвами,

Топтались авторы полотен.

 

Всяк вдоль своих картин вышагивал

И ждал, ладонями потея:

Оценит хоть одна душа его

Оригинальные идеи?

 

Нет, не успеха, не признания –

Хотелось отзыва и спора,

Пусть даже взрыва: - Как дерзали Вы,

Не зная цвета и простора?

 

Придет же хоть один, хоть кто-нибудь,

Разинет рот от удивленья

И для себя открыть попробует

Его о мире представленье!

 

Но – никого. Столичным жителям

Нашлись занятия получше;

Лишь по углам возня служителей

Да трепет бабочки заблудшей…

 

Спешат отщелкать поколения

Себя на фоне Ренессанса,

Безвестному слепому гению

Не дав и крошечного шанса.

 

А в магазине красок очередь

И толкотня до поздней ночи:

Ведь каждый хочет быть художником,

А зрителем – никто не хочет.

 

Слепые думали о творчестве

И рамы щупали устало,

И каждый мерял одиночество

В пределах собственного зала.

 

Монолог театральной уборщицы

 

Герои и боги – они где-то там,

Взнесенные на котурны.

А я очищаю здесь по утрам

Плевательницы и урны.

И в лучшие годы могла б я едва ль

На сцене блистать или в кадре,

Но сделаю все, чтоб любая деталь

Чистотою блестела в Театре.

Работы иной для себя не хочу,

Хотя в карманах не густо:

Ведь здесь я причастна – пусть даже чуть-чуть -

К великому делу Искусства.