Май – Одиссей

 

Входит май – Одиссей, словно нищий, в лохмотьях тумана,

Смотрит, как без него мы измаялись в нашей глуши.

Не из хитрости вовсе, а из милости к нам, бесталанным,

Он прикрылся дождем и сиянье свое притушил.

Пенелопа – природа голодна – и сыта ожиданьем,

То сплетет, то распустит одуванчиков нежный узор.

Наглый летний пожар не удержишь за пологлм спальни,

Наглый ветер осенний обнажит на всеобщий позор.

Не вонзятся в сердца смертоносные стрелы со свистом:

Чтоб всегда возвращаться, надо сжиться со скромным концом.

Незаметно губами прикоснувшись к кудрям золотистым,

Май уходит неслышно с постаревшим от страсти лицом.

 

 

Крыжовник

 

Мнет крыжовник новые платочки

В кружевной зеленой оторочке

И в прихожей мнется от смущенья,

Обогнав все прочие растенья.

 

В дальней зале скрипки строят где-то,

И сама хозяйка не одета.

Ждут гостей солидных, но те даже

Не садились, верно, в экипажи.

 

Занят икебаной спец толковый,

Слуги серебром звенят в столовой,

А крыжовник мается в зеркальной,

В предвкушенье суматохи бальной,

 

Полонеза, вальса и мазурки,

Игр нехитрых – в фанты или жмурки,

Флирта с соблазнительницей дерзкой

В темноте за звездной занавеской.

 

 

Прощай!

 

Солнце мое, радость моя, тайна моя –

Прощай!

Где мы прошли, кучно взошли

Клевер да молочай.

 

Где мы вдвоем мартовским днем шли над ручьем,

Скользя,

Наших следов среди садов

И отыскать нельзя!

 

Где таял лед, лютик цветет, птичка поет

В кусте.

Может быть, мы после зимы

Снились с тобой весне?

 

День стал длинней, луг зеленей, через пять дней

Май:

Сон пролетел, мартовских дел

Даже не вспоминай!

 

Полдень печет, туча – не в счет, лето сожжет

Печаль…

Солнце мое, радость моя, тайна моя –

Прощай!

 

Унынье

 

Зря ты ластишься ко мне, май!

У меня в ушах - гиен лай.

Ведь впервые за шестьсот лет

Ты прекрасен, а вот я – нет.

Что мне зелени твоей блеск

И ломающихся гроз треск,

И цветенья твоего мед,

И силки, что соловей вьет;

Что мне райской синевы высь?

Ну, не ластись ты ко мне, брысь!

 

 

Мертвые среди мая

 

Деревья мертвые прекрасны:

Из акварели став чеканкой,

На зелени однообразной

Для глаз становятся приманкой.

 

Не отягченный мелочами,

Стремится ввысь рисунок веток

Средь шума бального – молчаньем,

Философом – среди поэтов.

 

Так, память обо мне вернее

Меня живой, все время разной:

Я встану в ряд сухих деревьев

Одной короткой, точной фразой.

 

Ожившие среди мая

 

Я тут ездила лет сто… Удивительное дело:

Дерево сухое то вдруг опять зазеленело!

Из зеленого огня хворост тянется до солнца.

Может быть, и из меня, из засохшей, жизнь пробьется.

И опять на склоне лет встрепенется птица-сердце,

И белеющий скелет сможет зеленью одеться.

 

 

                Осенний день весной

 

Весной – совсем осенний день

Случился вдруг: с дождем колючим,

С туманом, вязким и тягучим,

Укравшим напрочь светотень.

И понесла печаль – река

С какой-то горькою отрадой…

Так с наслажденьем и досадой

Вдали встречаешь земляка.

 

 

         День рожденья в ма

 

К тебе на день рожденья

Приходит мальчик - май:

Питомцу чародея

Желанье загадай.

Но он – мальчишка робкий –

        Явился – и в кусты,

        Оставил лишь коробки

        В обертках золотых.

        Без выдумки особой

        Принес и в этот раз

        И счастье, и здоровье,

        И радость про запас.

        Не хмурься, принимая

        Дар ветренной любви,

        И в благодарность маю

        Будь счастлива! Живи!

 

Поэзия сиреневого века

 

Поэзия сиреневого века -

Где белый стих цветет в садах вдоль улиц,

Где с новым словом юного побега

Роднится ветка старая, рифмуясь;

Где не найти в природе не-поэтов

(Всем восхищенных слушателей хватит),

И где скворцов, цитирующих мэтров,

Никто не обвиняет в плагиате.

 

                Тополиный пух

 

Пух летучий сплетает везде

Купола из прозрачных волокон,

Нас, как куколок, он на весь день

Заключает в невидимый кокон.

Чтобы каждый до лета дозрел,

Проявился и юно, и наго,

Став мишенью амуровых стрел

В полном блеске и силе имаго.

 

                Оркестр

 

За одуванчиком – хора орава:

Желтых цветов золотая октава.

Следом ворвались, набравшись отваги,

Алым стаккато тюльпаны и маки.

В громе оркестра зелени новой

Ирисы вторят сирени лиловой,

И бесконечно изменчива фуга

Белых мелодий, зовущих друг друга –

Яблонь, черемух, сопрано жасминьих

С облаком – эхом в пропастях синих.

Что же вы, паузы черных акаций?

Вам не пора ли в радость вливаться?

 

                Это уже слишком!

               

Предел блаженства дан живущим:

Мы привыкаем ко всему.

И май, безудержно цветущий,

Уже не в диво никому.

 

И мы подавлены - не в силах

Вместить такую красоту,

Ведь нам для счастья бы хватило

Одной черемухи в цвету!

 

Тоскуй, душа, и майся в мае,

И плачь, не ведая, о чем,

Сама себя не понимая

И как дитя твердя: - Еще!

 

Хорошего понемножку

 

Хорошо, что ненадолго, хорошо, что раз в году

Облепихи пламень желтый, буйство сакуры в цвету.

Восхищенья не снесли бы, отравились красотой,

И душа б, как хвост ослиный, стала голой и сухой.

Целый год крепись, надейся, повседневности назло,

Чтобы в мае это действо вознесло и потрясло.

А чтоб ты терпеть не бросил, дни считая три по сто,

Будет моря синь, и осень, и метель на Рождество.

 

Вождь

 

Дождь идет, дождь,

Словно весны вождь.

Где ни пройдет, за ним

Старая жизнь – в дым,

Грусть и тоска – в прах,

В пух – цветенье в садах.

Где ни пройдет – бал:

Юный тюльпан ал,

Нежный нарцисс желт,

Косы у ив – шелк,

Зелень – густа, смела.

Будто всегда была.

Дождь идет, дождь,

Следом – в душе дрожь,

И в голове бедлам,

И сердце – напополам.

 

                Апрельские тезисы

 

Остаткам стужи вопреки,

Еще воюющей с зеленым,

Упорно стиснув кулаки,

Готовятся к сраженью клены.

Ночному холоду назло

Каштаны набрались нахальства

И, чтоб не прозевать тепло,

Отчаянно топырят пальцы.

- Дождя бы нам, дождя бы нам,

Воды и воли чтобы вдоволь,

Чтоб бросил трусить великан –

Притворно спящий черный тополь!

Греми, Авроры канонир!

Переворот задуман  нами,

Хотим построить новый мир

Вон там, за звездными вратами.

 

Когда отцвели

 

Когда-то белые, теперь – слоновой кости,

Возвышенные прежде – так низки:

До срока нас покинувшие гости,

Весеннего цветенья лепестки.

 

Как первую осеннюю порошу,

К краям дорог, к оградам их метет.

Чуть слышно шепчут без плаксивой дрожи:

- И красота, и юность – все пройдет.

 

Взгляните на морщинистые лица

Когда-то юных и прелестных дев…

Кто сделал дело, может удалиться,

Смиренью научившись перед тем.

 

 

Медуница

 

Запах лиловый струится

Вниз по холодной реке –

Это цветет медуница

Где-нибудь невдалеке.

Недостижима для взора,

Уху никак не слышна,

С той стороны косогора

Прячется где-то она.

Розово-синим соцветьям

Даже названья не знай:

Если не с запахом этим,

Май уже будет не май.

 

Поездка с весной

 

Мы ехали весенним утром, и с нами ехала весна,

Смелее с каждою минутой сдувая с рощ остатки сна.

В дороге время шло скорее: казалось (час всего в пути),

Из дома выехав в апреле, вот-вот мы в лето угодим.

Тем непреложнее, чем дальше, луг наливался и густел,

И раскрывался одуванчик, и поднимался чистотел.

Не признавая возражений, сад из цветов творил туман,

И, словно всей эпохи гений, то тут, то там горел тюльпан.

 

Наблюдая за растениями

 

Тополя, за ними липы – ну, теперь пошла работа!

 И акации могли бы, да пока что неохота.

Вон сирень с цветеньем тянет, на черемуху не глядя,

И каштан не догоняет и цветет не по команде.

Чистотел и одуванчик поутру встают не вместе,

Не синхроня свет горячий золотых своих созвездий.

Хорошо, что жизнь растений не казарменной манеры,

И у всех для пробужденья есть свои часы и меры.

Подражанье, зависть, моды нас, людей, прессуют в толпы,

Мы, не ведая свободы, лезем клонами из колбы.

А свободных – единицы, что своей лишь ищут доли

И готовы покориться, но не стадной – Божьей воле.

 

Май в душе

 

Чтобы причаститься маю,

Надо май иметь в душе;

Поздно радоваться раю,

Если изгнан ты уже.

 

Если ты палач иль жертва,

Если в жизни все не так,

Сад цветущий, как прожектор,

Не пробьется в этот мрак.

 

Но бывает: словно выстрел,

Сквозь болезни, сор и грязь

Кисть черемухи душистой

Грянет в сердце не спросясь.

 

И тогда – пусть на мгновенье! –

Ты в раю очнешься вновь

И заметишь мир в цветенье

И Отцовскую любовь.

 

Измененья

 

Что-то сдвинется в пейзаже, -

Лишь зажмурься на мгновенье, –

Так стремительно, что даже

Не постигнешь измененья.

Но уже иначе что-то –

Крошечный мазок, оттенок…

Филигранная работа,

Бесконечность переделок.

Кто с изнанки там хлопочет,

Роет норы, тянет нити,

Заклинания бормочет

На шумерском, на санскрите?

Кто вдевает в петли спицы –

Жизнь, весна, природа, сказка?

Только мрак пустой глазницы

Там, где набок слезла маска.

Но вот-вот пойдет на убыль

Робость красок, скупость жеста,

Май сойдет с ума, как Врубель, 

В буйной жажде совершенства!

Он на холст мазки бросает –

Беззаконный, дерзкий, страстный…

Слой под слоем исчезает,

Каждый  - заново прекрасный.

 

 

 

                Куда?

 

Броди и с цветами дружись,

И истинам птичьим внимай.

Как в вечности раз только жизнь,

Меж месяцев раз только май.

Но нет! Восхищенья душа

Все так же не может снести,

И мечется, еле дыша,

Тоскует и просит: - Пусти!

Куда? От черемух в цвету?!

От Моцартов страстных – скворцов?!

Иную ища красоту,

Не свяжем начал и концов!

Но рада душа тосковать,

Не слыша советов и просьб,

И больно, и властно трава

Сердца прорастает насквозь.

Трусливо спустив жалюзи,

Накал понижаем страстей,

Бормочем: - Помилуй – спаси!

И режем салат для гостей.

 

                Разгадать его тайну

 

Май развернут, как книга, посредине – дорога,

На страницах – таинственный текст.

Вдоль по сгибу букашка ползет многоного,

Любознательно глядя окрест.

 

Вот автобус, вот я в нем, вот тайнопись мая,

Вот над всем издевательский свод.

По крупицам значки и слова изымая,

Как могу, я пишу перевод.

 

Безнадежность задачи червем меня точит,

Издевательски сводит с ума:

Уже завтра в кривом переводе свой почерк

Разобрать не сумею сама!

 

Суетой замусолены так и захватаны –

Нелегалы мы в мае своем!

От себя отказаться, распасться на атомы –

Только так его тайну поймем.

 

Вот тогда я – акации ветка нагая,

Темный мох на ободранном пне;

Вот тогда не понадобится, полагаю,

Перевода подстрочного мне.

               

В придорожной роще

 

Мы, в придорожной роще в мае

Упав в нагретую траву,

За точкой в небе надлюдаем,

Что мелом чертит синеву.

У самых глаз – цветы осота,

Берез блестящие листы,

И одиночество полета,

И отрешенность высоты.

Каким огромным стало сердце,

Когда вместить сумело вдруг

И самолета мелкий крестик,

И одуванчиковый пух,

На пальцах -  капли молочая,

Сурепку, смятую в горсти…

Мы целый мир в себе вмещаем,

А он так мал, чтоб нас вместить!

И лишь иллюзией полета

Мы наслаждаемся пока -

Меж  белым следом самолета

И бронзовой спиной жука.

 

                Окна, открытые настежь

 

Тепло пришло всерьез и надолго,

Раскрыты настежь окна спальни –

Чтоб легче ночь шептала на ухо

Свои космические тайны.

 

Как перед школой первоклассникам,

Волненье – змейками по спинам,

И хочет нам присниться праздником

Пьянящий аромат жасмина.

 

А ветер, охладев к полуночи,

Играет занавесью тонкой

И что-то ставит нам на тумбочку

На блюдце с голубой каемкой.

 

                Май уходит

 

Душный запах вянущей сирени,

Горький след черемухи с гнильцой.

Нас оставив с приступом мигрени,

Май уходит с барскою ленцой.

- Не ценили? Что ж, невежи, – вот вам!

Бисер свиньям – вам мои дары.

Знайтесь же с плебеем – летом потным

До осенней царственной поры!

Он идет походкою не быстрой,

Зла на нас по-барски не держа.

Только взгляд через плечо – как выстрел,

И прищур – как лезвие ножа.